Через несколько минут мы с Артурчиком остались вдвоем, я не
могла на него насмотреться. Попробовала накормить. Я не могла понять, почему он
так сильно высовывает язычок, ну прямо очень сильно. Для себя решила, что это
он выталкивает всякую «каку», которая у него осталась после пребывания у мамы
под сердечком (воды были очень грязные).
Мирослава Антоновна зашла ко мне немного позже, может минут
через 20, или больше, не помню. Она присела возле меня, а у меня внутри все
похолодело. Наверное почувствовала ее напряжение. Спросила как я себя чувствую,
я ответила, что отлично. Она взяла меня за руку и сказала: «Ты знаешь, у твоего
ребеночка есть признаки даунизма». Предательские слезы уже стояли у меня в
глазах. Я спросила: «Какие признаки? Что вы увидели?» Она ответила: «Узкие
глазки, широкая переносица…», я не дала ей продолжить, рассмеялась и сказала,
что его отец узбек, и у него конечно же узкие глаза, и широкая переносица. Она
говорит: «Правда? Я ведь не знала. Ну слава Богу!». Еще сказала, что обычно в
таком случае на ладони присутствует поперечная линия, а ее нет, вот она и
сомневалась тоже. Но все же сказала, что утром прийдет неонатолог
и скажет точно. Начала что-то говорить про Кривой Рог, анализ,
который даст точный ответ. Я не принимала это. У меня был один ответ для всех
врачей – ЕГО ОТЕЦ – УЗБЕК!
Сейчас я понимаю, что уже в тот момент я видела, что на Заира
он абсолютно не похож, и на меня не похож, и глаза совсем другие. И ощущение у
меня тогда было такое, что жизни у меня больше нет и не будет. Ведь я ни
капельки не знала про синдром Дауна, и это слово ДАУНИЗМ для меня было чем то
ужасным. Воображение в секунды рисовало шокирующие картины будущего, даже не
знаю почему.
Неонатолог пришла около 10-ти утра. Меня и мою соседку,
которая родила на 5 минут раньше, еще не перевели из предродовой палаты, и с
нами лежала еще одна роженица со схватками. Как раз возле нее был заведующий
роддомом, а неонатолог подошла к моему Артурчику. Она позвала заведующего,
прошептала ему что-то, он одним взглядом посмотрел на Артурчика и сказал: «Ну
что ж поделаешь». Вздохнул и отошел. Для меня это снова прозвучало как приговор,
и сердце упало.
Неонатолог спросила, говорили ли мне о диагнозе, хотя
наверняка знала, что говорили. Я ответила: «Мне говорили, но ведь Вам же тоже
говорили, что его отец – узбек?» Она ответила, что это ничего не значит, хоть
узбек, хоть кореец, хоть и негр, такие детки имеют характерные черты, и они у
нас есть. Я опять в нападение: «А ведь поперечной линии на ладонях нет!!! А
должна быть!!!». Она еще раз осмотрела крошечные ладошки, линии не нашла.
Сказала, что даст мне координаты Криворожского генетического центра, надо будет
поехать, сдать анализ. Я ОТКАЗЫВАЛАСЬ ВЕРИТЬ. А отсутствие характерных линий на
ладонях мне давало еще больше надежды.
Каждый день, когда неонатолог приходила на утренний осмотр,
я смотрела на нее, мысленно умоляя сказать мне, что она ошиблась, и уже все в
порядке, ведь Артурчик так похорошел. Только желтушка появилась.
Я спросила неонатолога, когда можно будет сделать анализ,
она мне ответила, что ближе к полугоду. Сказала: «Поедете домой, пусть он
привыкнет, адаптируется, а в пол года сделаете анализ». Теперь я понимаю, что
она наверняка не хотела, чтобы я отказалась от ребенка, хотя у меня и в мыслях
не было. А гинеколог, наоборот, сказала: «Выпишитесь и сразу же поедьте сдайте
анализ», хотя об отказе она ни слова не говорила. В этом смысле мне очень
повезло, со стороны врачей не было никакого давления. Только когда мы уже
лежали в отделении патологии в детской областной больнице Кировограда, педиатр
мне сказала: «Сдадите анализ, а потом уже будете сами решать». В ее фразе тоже
не было ни слова об отказе, но был явный намек, и мне стало очень больно. Я не
представляю, что чувствуют родители, которым прямо говорят, что нужно
отказаться от ребенка. Как они переживают это???
Родители мои в тот момент поступили не очень корректно. Папа
приехал в больницу, и прямо так сказал: «Мы с мамой поговорили и решили, что
если диагноз подтвердится, ты его оставишь. Будут еще у тебя дети, не
переживай». Я не сказала ни слова, просто разрыдалась. Потом в палате медсестра
меня успокаивала. Она же мне и рассказала, что когда училась, то к ним пришел
читать лекцию профессор. Когда он вошел в аудиторию, у них у всех отвисли
челюсти. Говорит: «Смотрим – ну Даун ведь, а профессор». Вот так…
Там же в Кировограде у нас взяли кровь на анализ, сказали
через 3 недели будет результат. Мы уже были дома, я позвонила неонатологу,
которая нас вела, она сказала, что анализ конечно плохой, синдром Дауна
подтвердили, но необходимо приехать и сдать второй раз, чтобы была больше
вероятность и потом нам оформят инвалидность. Естественно я не поверила!!! Кто
еще есть такой как я? Наверняка у всех были мысли, что анализ показал
неправильный результат. Тем более когда она сказала, что надо сдать повторно.
Мы собрались и поехали в Кривой Рог в генетический центр. Я
просто уверена была, что там диагноз не подтвердят.
Генетик в Кривом Роге мне понравилась. Она в нескольких
словах объяснила нам о самом синдроме, о том, какие это детки, что они могут
ходить в садик, а вот в общеобразовательную школу, увы, пока нет. Сказала, если
ребенок растет в семье, он намного лучше развивается. Как хорошо, что это все
слышала моя мама, потому что у нас в селе есть только детки с ДЦП и они
практически все лежачие. Мама думала, что и у нас так будет. Скорее всего
поэтому они с папой и «решили», что я откажусь.
В Кривом Роге мы сдали анализ, сделали УЗИ сердечка и
поехали домой. На сердце у меня полегчало, несмотря на то, что генетик с
уверенностью подтвердила диагноз по внешним признакам. Порока сердца не
обнаружили, что тоже радовало. Было только овальное окошко, которое к году,
максимум к двум, может закрыться само.
Когда через три недели пришли результаты и диагноз
подтвердился, я окончательно успокоилась. Наконец-то я знаю ответ. Не надо себя
обманывать.
Мама об отказе молчит, и мне от этого легче. На самом деле,
она лично мне ни разу не сказала об этом, а все ходила сестру уговаривала,
чтобы та со мной поговорила, на что Вика ей ответила, что она мне врагом
становиться не собирается и таких советов давать не будет, пусть сама решает.
Потом пошла к подружке моей Оксане, она сказала, что тоже со мной об этом
говорить не будет, и вообще: «Тетя Таня, она его не отдаст!!!».
Папа мой приезжает каждые три месяца внука проведать из
Москвы, любит его безумно, к старому разговору ни разу не возвращались. Я
думаю, им самим стыдно за свои слова и мысли.
Одна только моя бабушка, Артурчику прабабушка, до сих пор
вздыхает «Ой, горе». То предлагает: «Может его куда-нибудь сдать?», то говорит,
что теперь с «калекой» меня никто замуж не возьмет и вообще, «пропала моя жизнь».
Но я на это не обращаю внимания, она всегда причитала «Ой, горе» по любому
поводу.
P.S. Спустя 5,5 лет хочу добавить,
что сына моего все обожают – бабушка, дедушки, тети, двоюродные брат и сестра,
а также все мои друзья – все поддерживают. Моя бабушка (его прабабушка) к
нашему глубочайшему горю недавно умерла, но она тоже очень любила Артурчика, только
переживала, что много «шкоды» делает))) Она у нас всегда была такая «переживательная».
От нас никто не отвернулся, все нас любят и общаются без
проблем, Артур ходит на детские дни рождения к обычным детям и активно
участвует во всех мероприятиях, ходит в детский сад, бегает, прыгает, танцует,
играет в те же игры, что и все дети, понемногу продвигается в речи. В общем, я
еще раз хочу сказать, что в момент, когда он родился, даже представить себе не
могла, что наш диагноз НЕ ДЕЛАЕТ жизнь такой, какой я тогда ее себе представила,
будучи в роддоме. Наоборот, мы очень счастливы!!! И этой зимой впервые едем
кататься на горных лыжах!